Нет, залов с картинами и фонтаном – не было. Хотя были, как я узнал позже, баня и бассейн. Но меня при первом же взгляде поразил яркий электрический свет, и чистый воздух. И вместо вентилей – лампочки, кнопки, рубильники, распредщиты. А надписи, маркировка – повсюду, на русском! Тепло, даже жарко – все одеты очень легко, во что-то похожее на нашу «форму один», но синюю, а не белую. Трапы вверх, трапы вниз – несколько палуб на подлодке, непривычно!
Видяева приветствуют все – как своего. По мне – лишь взглядами скользят: ну, пришел человек на лодку, значит надо так, если его дежурный сопровождает, командиру видней, не наше дело, пока не скажут. И что интересно, ни одной знакомой рожи! Хотя я в подплаве нашем знаю очень многих, и меня знают хорошо.
И – разговор за спиной, странный очень. Когда люк межотсечный открывали, замешкались чуть – и двое сзади:
– С кем это наш?
– Героев знать надо – помнишь, кораблик был, «Виктор Котельников»? Или – списали его, еще до тебя?
Это где и когда, в мою честь, корабль успели назвать? Да еще и списать после скольких-то лет службы? КОГДА? Ну, если это не шутки...
В кают-компании нас ждали (кстати, помещение это размером было, как на крейсере – в отличие от нашей К-22, где так называлось что-то размером с купе плацкартного вагона, куда еще запихнули стол). Старший майор ГБ – которого я видел еще в Полярном. И Командир – назвался, Лазарев Михаил Петрович, капитан первого ранга. Затем подошли еще двое – представились как старпом и командир БЧ-1. После взаимных представлений, разговор плавно пытался свернуть в наезженное. Мне охотно отвечали – про «атаку века» в норвежских фиордах, показали карты, схемы маневрирования. Интересные однако у них торпеды – чтоб вот так удачно попасть, с такой дистанции? Затем заговорили о прочем. Михаил Петрович признался, что он родом из Ленинграда. Причем оказалось, что он неплохо знал город, особенно Васильевский и Петроградку. Что мало вязалось с ролью «эмигранта»: в революцию ему было, лет восемнадцать?
Чем дольше, тем яснее мне становилось – мои собеседники (старший майор участия в беседе почти не принимал, лишь слушал) – не иностранцы, не эмигранты, а самые что ни на есть советские, хотя какие-то странные. Говорят, что дьявол, он в мелочах, так вот: слово «товарищ», которое господам офицерам обычно как серпом по одному месту, он произносил абсолютно естественно. Мне приходилось видеть «бывших» – хотя бы среди старых спецов, и преподавателей в училище – у них был просто, другой язык, разница была заметна. В то же время некоторые из слов Командира, вернее их значений, были мне просто непонятны.
Все ж интересно, не из Севастополя ли он? Только так – он мог командовать подлодкой, при этом будучи неизвестен ни на Балтике, ни на Севере. Черноморский флот – он больше других, «варился в своем соку».
И когда он стал говорить что-то абсолютно новый проект, постройку корабля в полной секретности – при этом, на лице старшего майора мелькнула скука, будто сам он в это не верил – а Видяев отвернулся, знал, точно знал правду! – я не выдержал..
Виктор Котельников показался мне похожим на Чкалова – из одноименного, еще довоенного фильма. Если он и удивился поначалу интерьеру на борту «Воронежа», то виду не подал – после взаимных представлений и приветствия, мы сразу перешли к делу. Как я и ожидал, его интересовали наши атаки немецких кораблей у берегов Норвегии – на чужом опыте учиться спокойнее, чем на собственных ошибках. Я велел Санычу принести журнал с описанием маневрирования, нашего и немцев. По большому счету, в тех эпизодах особой секретности не было – стреляли мы в пределах видимости, на дистанции большей чем обычно принято здесь, но все же не запредельной – если бы у нас были лучшие торпеды этих времен, вроде японских «длинных копий», и американские приборы управления стрельбой (благодаря которым их субмарины в ту войну с дальней дистанции стреляли лучше чем вблизи – исторический факт!), такая атака была бы вполне реальной; ну может шесть из шести целей мы не поразили бы, но одну-две полным залпом, абсолютно реально.
Затем он спрашивал что-то про Ленинград – где учился в тридцатых. К счастью, я мог поддерживать и этот разговор – поскольку достаточно знал от отца, правда не про тридцатые, а про первые послевоенные годы; однако же разница вряд ли была велика.
Видяев скромно держался в стороне, товарищ старший майор также предпочитал больше слушать. я видел, как на лице Котельникова периодически мелькает едва заметные недоумение, досада и даже недоверие. ... а затем он меня ошарашил:
– Товарищ капитан первого ранга, я не понимаю, зачем вы пытаетесь водить меня за нос. Ну вот ни за что не поверю – что вы, эмигранты! В то, что такую лодку у нас могли построить тайно – верю с трудом, у вас же все новое, как в романах Беляева, оборудование такое просто обязано обкатку проходить – на наших кораблях. А значит, что бы там не изобрели – должен быть и опрос нас, флотских, на предмет пожеланий в использовании, дополнений и улучшений. А экипаж откуда набрали – ведь чтобы управляться с таким кораблем, выучка и тренировка нужна, дай бог! Даже если и нашли где-то, опытных моряков – не может быть боеспособного корабля, без слаживания команды, в учебном выходе на полигон! То есть, ну никак не могло вас тут быть – без того, чтобы флотские не знали! У нас же не Балтфлот, а фактически флотилия – все знают всех, как в деревне! И что это вот, могло тайно выходить из Молотовска, через все Белое море, в океан, и чтобы никто не видел? А уж в команду такого корабля, обязательно отобрали бы лучших в нашем подплаве. Секретность? – так помню, как наших вот так же в Испанию отправляли: знакомое дело. Я ж на флоте, что у нас, что на Балтике – считай, всех командиров знаю: и чтоб у вас, из знакомых никого? Поневоле, верить начинаешь – что в команде говорят: будто вы с Марса прилетели, или из будущего провалились, как у Уэллса. Может, так оно и есть?